Торжественный гром фанфар. Звуки раздирают мембраны, словно голодные звери. Экран: полотнище имперского красно-бело-черного стяга, Орёл-с-Венком-и-Солнцем. Голос диктора полон неописуемой значительности; так и кажется, что чтец всё время норовит подняться на цыпочки и вот-вот выскочит из начищенных до блеска лаковых туфель.

— Сегодня в одиннадцать ноль-ноль по Столичному Времени началось посещение его императорским величеством кайзером Вильгельмом III-м Академии Генерального Штаба. Его императорское величество осмотрел классы, новую библиотеку Академии, спортивный комплекс, совершил прогулку по парку. После этого его императорское величество выступил с традиционной речью перед выпускниками Академии, которые в эти тревожные дни срочно разъезжаются в войска.

Экран: широкий коридор Академии, до блеска натёртый древний паркетный пол. Снова диктор, как бы вполголоса:

— Бережно хранимая легенда гласит, что этот паркет составлен из досок, взятых в мэриях вражеских столиц: Варшава и Копенгаген, Париж и Прага, Осло и Белград...

И тут же перебивает сам себя, переходя на торжественный и официальный тон.

— Передаем выдержки из речи его императорского величества...

Экран: актовый зал Академии. Мрачного вида готические своды, белые оштукатуренные сцены, пересечённые коричневыми деревянными балками. Вычурная резная кафедра, тоже очень старая, с имперским орлом, оседлавшим лавровый венок. Середина венка выглядит как-то странно, такое впечатление, что некогда там помещалось совсем иное изображение, сейчас тщательно убранное, поверх которого и наложили встающий солнечный диск. Глубина сцены затянута тёмно-зелёным занавесом, там застыли неподвижные фигуры в черных мундирах с серебрянными аксельбантами. Поют фанфары. Из-за правой кулисы выныривают четыре офицера охраны в чёрном, оружие наготове; между ними неторопливо, с достоинством идёт худощавый пожилой человек, невысокий, примерно шестидесяти или шестидесяти двух лет на вид; он в мундире танкиста, над левым карманом — небольшая колодочка орденских лент. Человек носит витые погоны оберста с двумя четырёхугольными «ромбами» и цифрой «1» меж ними — император по традиции занимает пост почётного командующего Первого танкового полка Первой танковой дивизии рейхсвера. Слышен шум — невидимая аудитория, как один человек, поднимается с мест, и в следующий миг громкоговоритель чуть не лопается от слитного рёва сотен глоток:

— Heil der Kaizer! Heil der Kaizerreich!

Экран: Император поднимается на трибуну. Поворачивается к аудитории, улыбается, вскидывает руку в известном римском приветствии. Он коротко стрижен, по военной моде. Сухощав, подтянут. Седые волосы ёжиком, резкие морщины на лице, тонкая линия бесцветных губ, волевой подбородок.

— Mein herren, благодарю вас за прекрасную встречу. В этот трудный час она подарила мне надежду. Нет, не надежду и даже не веру — полную уверенность в том, что с такими офицерами, и, конечно же, солдатами, которые им подстать — наша неколебимая Империя не может не взять верх.

Гром аплодисментов, крики «Zieg Heil!»

— Но нам всем предстоят суровые испытания. Господа офицеры, вы — кровь и плоть армии, наших доблестных Вооружённых Сил. На вас сейчас с надеждой смотрят добрые фермер и ремесленник, рабочий в цеху и инженер за дисплеем. Вы знаете, что после трагических событий на планете Омега-восемь мы ввели во всей нашей Империи военное положение. Стали действовать многие весьма суровые его законы. Но — не все. Мы можем достать из-под спуда и остальной их пакет, о да, мы можем. Лишить мирных людей их прав и свобод, выжать их досуха, и всё — во имя победы. Но нужно ли нам это? Я считаю, что нет. С такими офицерами, как вы — нет и ещё раз нет!

Овация. Крики «Да здравствует Император!»

— Мы ограничились военным положением, не став вводить куда более жёсткий режим чрезвычайного или, тем более, осадного положения. Хотя, не скрою, многие в Бундестаге очень на этом настаивали. Особо-чрезвычайный режим сохраняется только в Восьмом секторе, там, где сейчас труднее и опаснее всего.

Империя сильна, сильна вами, такими как вы, другими офицерами, что уже находятся на передовой, защищая мирный сон наших сограждан. Мы — сильны. И потому мы не пойдём ни на какие переговоры с инсургентами. Мы предлагали — и предлагаем — прекратить бессмысленное кровопролитие, распустить незаконные вооружённые формирования, сдать оружие и добровольно покинуть пределы нашей Империи. О да, нам прекрасно известно — они не остановятся. Но, когда они окажутся за пределами наших планет, они уже не смогут отравлять сознание наших юношей и девушек, своей псевдореволюционной риторикой подталкивая их к противоправным шагам.

Вновь аплодисменты.

— Сильному нет нужды опираться на одни только штыки. Мы объявляем экономическую блокаду тех планет, что согласятся принять главарей бандформирований.

Овация.

— Само собой, мы пошём дополнительные части в Восьмой сектор. И вы, господа, будете теми, кто поведет в бой новые полки и двизии!... Но может случиться и так, что вам придется, словно простым солдатам, взять в руки винтовку и сражаться на передовой. Мы должны быть готовыми к тому, что в сражение вновь, как и всегда в решительные моменты истории, пойдут офицерские полки! И пусть в этот час осияет нас слава наших предков, Гебхарта Леберехта фон Блюхера, победителя самого великого Наполеона Бонапарта, Отто фон Бисмарка, объединителя Германии, фельдмаршала фон Мольтке, создателя «мозга армии», Генерального Штаба!...

* * *

— Чепуха, — сказал человек за столом напротив меня. Сказал по-русски, но с сильным акцентом. — Офицеров из Академии Генштаба не отправляют в бой так сразу. Они должны вернуться в части, сработаться, изучить людей, наладить взаимодействие... Боевое слаживание — слыхал о таком? Что наше славное величество кайзер, да поразит его запор, хотел этим сказать? Если на передовую бросают училища или сводные офицерские полки из столичных академий, не надо иметь, как говорите вы, русские, «семь пядей во лбу», чтобы понять — дело дрянь.

— Нет, — ответил я. — Напротив, это прекрасный ход. Император или сам очень умён, или у него прекрасные советники.

— Почему?

— Потому что все — или почти все, кто умеет думать и анализировать, —решат именно так, как ты. Что дело Империи швах, что дыры на фронте приходится затыкать лучшим племенным материалом, потому что иначе рухнет уже всё и вся. Обычные части ненадёжны, в маршевых ротах волнения, и так далее и тому подобное. Ведь признайся, ты так и подумал?..

— Гм... ну да, — нехотя кивнул мой собеседник. — Первый слой, открытый. Второй слой, истина.

— А там был и третий слой. Смотрите, как мы слабы. Смотрите, мы боремся из последних сил. Мы жертвуем даже офицерами генштаба. Шлём их в бой, точно простую пехоту, иными словами — на убой. Ещё одно ваше усилие, и мы рухнем. Давайте, вводите в дело всё без остатка. Вам остался последний рывок.

— Но если ты так легко расшифровал этот третий слой — почему так уверен, что этого не сделают другие? — покачал головой человек в маске.

— Вот именно поэтому, — признался я, — я полагаю, что там есть и четвёртый слой. Понять его — и мы поймём, что на самом деле собирается предпринять Империя.

Человек напротив меня поднялся из-за стола. Он носил громадные, на пол-лица зеркальные очки, надёжно прятавших глаза, простую солдатскую куртку без знаков различия, эмблем рода войск или какой-то отдельной дивизии. Встреча с ним стоила мне и моему отцу доброго месяца усилий — и немалого, очень немалого количества денег. Звали его Конрад, вернее, он назвался этим именем.

Да, прошло уже четыре с половиной недели, как я дома. Тридцать два дня надо мной — небо Нового Крыма. Братья и сёстры о моём возвращении ничего не знают. После дела на Шестой Бастионной интербригады впали в какое-то странное оцепенение. Я не знал, уцелели ли милейшая Дариана Дарк вкупе с господином Кривошеевым, однако отец, предприняв какие-то свои невнятные разыскания, посвятить в каковые меня он не счёл нужным, уверенно заявил, что «эти негодяи, несомненно, живы». Я, если честно, сомневался. Заряд в моей бомбе был изрядный. Разведчики отца пробрались в Шестую Бастионную несколько дней спустя; внутри практически всё было выжжено.

И мы стали исходить именно из этого предположения — что они-таки живы.

Отец, надо сказать, пришёл в неистовство, когда услышал о моём последнем выстреле.

— Ты должен был её прикончить, — то и дело повторял он, несколько театральным жестом хватаясь за голову.

Я отмалчивался. Что уж тут говорить — струсил, не смог принять греха на душу. Хотя по тем же убегавшим повстанцам на Сильвании стрелял без особого зазрения совести. Может, потому, что здесь, на Шестой Бастионной, не было Дальки?...

А тем временем Империя медленно, но верно подтягивала войска к мятежному сектору. И здесь, на Новом Крыму, народ вовсю готовился к обороне.

Я же все эти дни сидел, как крот, у компьютера, и просматривал хронику недавних событий.

Вот — объявление системы гражданской обороны: замечен неопознанный объект, вышедшие на околопланетную орбиту. Доклады средств слежения — как оказалось, наша система контроля заатмосферного движения на высоких и низких орбитах значительно мощнее, чем требуется обычному космодромному диспетчеру и способна выполнять задачи по раннему обнаружению, классификации и отслеживанию целей даже с минимальной эффективной отражающей поверхностью. Гражданская Оборона — само собой, эвфемизим для наиболее массовой планетарной военизированной организации. По договору с Империей Новый Крым имел свою собственную криминальную полицию и отряд быстрого реагирования ограниченной численности, «замотивированный» необходимостью борьбы с оборотом наркотиков, как химических, так и электронных. Гражданская Оборона же официально создавалась «для борьбы с последствиями глобальных и локальных природных и техногенных катастроф, ликвидации последствий цунами, землетрясений, извержений и ураганов». К отрядам «спасателей» было приписано чуть ли не все взрослое мужское население.

Итак, объявлено «состояние готовности». Мобильным отрядам спасателей, иными словами — призыву первой очереди, пользуясь старыми мобилизационными терминами — предписано перейти на казарменное положение. Интербригады заявляют, что «всецело поддерживают позицию и меры, принимаемый правительством Нового Крыма и готовы немедленно передать под его команду все свои части».

Как выяснилось впоследствии, всё получилось с точностью до наоборот. Не интербригады оказались под командой правительства, а все силы Нового Крыма встали под знамёна интербригад.

Дариана Дарк хватало ума держаться в тени и не светиться в центральных сетях. Я полагал, что втайне они прибыла на Новый Крым заранее — где и приняла команду над всеми своими формированиями. Места, подобные Шестой Бастионной батарее, очевидно, готовились заранее, туда завозились запасы и тому подобное. Сейчас укрепления оставалось только занять.

А потом в хронику врывались «матки».

Панорамные фото, снимки с орбиты, доклады постов слежения. Почти наверняка подделка — путь «маток» окончился на Иволге, они не пошли дальше. Отец говорил, что зародыш неспешно вызревал где-то в одной из речек Сибири, запружённой руками подельников Дарианы, а потом готовый монстр был аккуратно и без лишнего шума спущен в океан.

Громада «матки», плавно и величественно опускающаяся в наше знаменитое, ярко-синее тропическое море. Тоже подделка, компьютерная имитация, способная нарисовать любую картинку так, что не отличишь от настоящей. Вернее, отличишь, но для этого потребуется настоящая экспертиза.

Патрульные катера, на полном ходу зарывшиеся в волны по самую палубу. Всплески от падающих рядом с «маткой» лёгких снарядов — такие используются, чтобы отгонять от стад хищных кракенов и зубастых китов. Это уже, скорее всего, правда. Катерники — особая каста на Новом Крыму, и интербригады там не имели большого влияния. Так что, начиная отсюда, почти уверен, идёт правдивая хроника.

Разумеется, никакого вреда «матке» лёгкие снарядики с наших МО[1] причинить не могли; хроника преследовала исключительно одно-единственную цель: показать героизм «простых стражей планеты».

Тварь тяжело рухнула на океанское дно. А четыре дня спустя бестия выползла на берег — в какой-нибудь сотне километров от Нового Севастополя. По странной случайности именно там, где располагалось одно из старых укреплений, подобных Шестой Бастионной.

Бой новосевастопольского ополчения и интербригад с наступавшими монстрами был зафиксирован со всеми мыслимыми подробностями — словно и не хронику с риском для жизни снимали репортёры.

...Море раздвинулось, волны вскипели, из пены на песок ринулись знакомые нам ещё по Иволге орды. Однако крылатых бестий отчего-то не появилось, да и те, что топтали нежно-розовый песок пляжа, словно специально создавали, чтобы человеческому оружию было бы легче с ними справиться.

Нет, тут тоже хватало и когтей, и зубов. И, когда зелёно-коричневая волна чудовищ докатилась до ополченцев, крови и оторванных конечностей хватило с преизлихом. Камеры выбирали самые выразительные ракурсы. Я видел, как пулемёты интербригад косили надвигавшиеся на них шеренги — кажущиеся бесконечными ряды оскаленных клыкастых пастей, роговых гребней, как падали не успевшие занять место в строю парни и девчата, как и их убийцы в свой черед гибли, поражённые разрывными пулями.

...Геройский бой длился до темноты. Когда над полем сражения разгорелась вечерняя заря, невидимая Дариана Дарк, словно опытный режиссёр, нанесла последний штрих. И — я должен был признать, что этот самый последний нанесён был рукою мастера. Всё поставлено как в хорошей мелодраме.

Бьют пулемёты, расчищая интербригадовцам проходы. Группа человек в пятнадцать выныривает из окопов, с криками «ура!» бросается в прорыв; они совершенно явно жертвуют собой. У меня невольно сжимались кулаки, когда я видел — ребята на самом деле добежали до «матки». Что у них были за гранатомёты — я не понял, хотя просматривал ролики по десять раз. Во всяком случае, броня «матки», с которой не могла справиться тяжёлая артиллерия имперцев, этим гранатомётам поддалась. Правда, тоже не сразу. Кумулятивные заряды били в одно и то же место, на гостку смертников уже наваливались со всех сторон многоразличные крабораки и ракочуды, спасения не было — и тут доспехи «матки» наконец-то поддались. Падали мальчишки и девчонки с гранатомётами, падали, до последнего отстреливаясь и прикрывая собой худенькую блондинку со смешными косичками, которая, оставшись одна, широко размахнулась, забрасывая внутрь раны на боку матки нечто металлическое, камуфляжно-зелёное, продолговатое...

В следующий миг светлые косички окрасились кровью, брызнувшей из перезанных чудовищной клешнёй артерий, фигурка в серой штормовке словно переломилась надвое, будто хрупкая игрушка в грубых нетерпеливых руках — и в следующий миг исчезла в облаке взрыва. Заряд, который закинули внутрь «матки», поистине внушал уважение.

Я не сомневался, что ту же операцию можно было проделать и без подобного драматизма. Не бросая на смерть мальчишек и девчонок, лучших мальчишек и девчонок Нового Крыма, безоглядно верящих в Дариану Дарк и готовых ради неё на смерть, сколь угодно мучительную. Но Дарианне нужно было эффектное и кровавое представление; помните: «...дело прочно, когда под ним струится кровь»? Она не колебалась. Планета увидела небывалое и после этого авторитет интербригад вообще и Шестой Инернациональной в частности, стал абсолютно непререкаем.

А Дарианна Дарк по-прежнему держалась в тени, не появляясь на публике, не принимая участия в торжествах по случаю «победы». Не спеша, но и особо не мешкая, она готовила свой арсенал. Новому Крыму, как я сильно подозревал, отводилась роль «корзинки с завтраком» для новоявленной Федерации. Моря Нового Крыма могли прокормить очень многих. На шельфе водились не только деликатесные ползуны, но и самая простая рыба, которую наши сейнеры не считали даже за добычу. Восемьдесят процентов продукции давали морехозяйства, они гораздо безопаснее с точки зрения экологии, однако если раскрутить на полную мощность маховик лова в открытом океане, на богатых банках, рудничные планеты не будут знать недостатка в пище. Особенно если свернуть производство деликатесов и заняться дессицированными солдатскими рационами. Разумеется, на время, пока у нас самих, на Новом Крыму, не начнётся бог весть что...

И для того, чтобы это не началось, мне следовало действовать незамедлительно. Я, конечно, имею в виду «незамедлительно по получении точной разведывательной информации».

Нападение наше на Шестую Бастионную наделало шуму, и в прямом, и в переносном смысле. Не так-то просто скрыть стрельбу из десятков стволов, считай, под самым боком у столицы. Невозможно и скрыть гибель людей от их товарищей.

Тут придётся признать, что Дарианну мы недооценили. Она не попыталась это замолчать. Атака на Шестую Бастионную в единый миг сделалась главной темой новостей. «Фашистские прихвостни» и «предатели дела свободы», на чьи происки свалили штурм, попытались трусиво, подло и коварно напасть на старый форт, подготавливаемый к отпору на случай вторжения имперских войск. Атака коллаборационистов отбита с большим для них ущербом, однако погибло и немало доблестных защитников Нового Крыма; всё время грозились объявить «имена пособников и предателей», но пока что никаких открытых действий против нас Дарианна не предприняла. Она явно не знала, что делать, и пока что фантазии у неё хватило только на торжественные похороны «павших героев Шестой Бастионной».

Связываться в открытую с отцом она пока не решалась, хотя кампания в сетях уже началась. Имя Юрия Фатеева замелькало в новостях, и имя это всякий раз оказывалось связано с чем-то более чем неприглядным. Не торопится, в отличие от других «именитых граждан», пожертвовать часть своих баснословных богатств на дело свободы, непонятно для чего содержит личную армию, вооружённую до зубов, и притом отнюдь не спешит передать свои отряды под контроль законного правительства; впрочем, чего же ждать от человека, чей старший сын служит фашистам, в самой отвратительной эсэсовской дивизии «Мёртвая голова»...

Не питая никакой любви к дивизии «Totenkopf», замечу, что она-таки не была самой отвратительной. По числу расправ с мирным населением сто очков вперёд ей дала бы другая дивизия — «Галичина»....

Пока это было только устно. Но в Думе уже готовился соответствующий депутатский запрос главному прокурору, а недавно образованный думский комитет по национализации вдруг очень озаботился эффективностью использования в военное время крупных морехозяйств, сосредоточенных в частных руках, и не осуществляющих массированных поставок для вооруженных сил Федерации.

Дариана действовала с похвальной расторопностью.

Отец пока не отвечал. Разумеется, из-за разрыва с Империей он не мог заявить, что его старший сын дезертировал. И, разумеется, распускать свою маленькую армию он тоже не собирался. Ответной атаки можно было ожидать в любой момент.

Пока что всё, предпринятое против нас, вполне укладывалось в определённый шаблон. Ощущался исходный приказ Дарианны, но не чувствовалось её личной и окончательной шлифовки операций.

Времени у нас оставалось немного. Скоро Дарк оправится окончательно. И тогда церемониться уже не станет. От показательного процесса она точно не откажется.

Отец, конечно же, отвечал. Им прикормленные журналюги ответили несколькими статьям, куда более желчными и разоблачительными. Уж чего-чего, а компромата у отца всегда хватало. И притом на всех. Как он при этом ухитрялся сам выходить сухим из воды, я не знаю, но факт: в сети валом замелькали записи весьма высокопоставленных людей, которые либо занимались сексом с малолетками обоих полов, либо бессвязно мололи языками в наркотическом угаре, либо... А вот на отца никто при всём желании ничего накопать не мог, и все крики, что записи — подделка, разбивались об оценки независимой экспертизы. Прокуратура начинала расследования, ей просто некуда было деваться. А Дарианна Дарк могла только скрипеть зубами от злости. Пока правила игры не отброшены, она ничего не могла с нами сделать. Конечно, это донельзя соблазнительно — объявить всю Думу Нового Крыма коррупционерами, предателями и имперскими агентами, разогнать её к чёрту вкупе с судом, прокуратурой, коллегией адвокатов, независимой экспертизой, Ревизионной Палатой, арбитражем, Комиссией по Деловой Этике и так далее и тому подобное. Заманчиво, но пока что и Дума, и прочие институты стояли на её, Дарианниной стороне; распусти их, и тогда на планете неизбежно гражданское столкновение, чего имперцы только и ждут. И пойдут они тогда набивать трюмы идущих на Сваарг каторжных транспортов и новокрымчанами и интербригадовцами вперемешку.

...В тот день, когда мы начали поиски сидящего сейчас передо мной человека в зеркальных очках, отец как-то криво улыбнулся, хмыкнул, и достал из сейфа старую-престарую записную книжку. Не наручной компьютер, не электронный блокнот — бумажную записную книжку в потертом кожаном переплёте, светло-коричневом, с вытесненным на обложке двуглавым орлом. Уголки переплёта окованы металлом — записная книжка была не из дешёвых, Новый Крым не изобиловал скотом и кожа всегда стоила достаточно дорого.

— Старые друзья, — нехорошо усмехаясь, сказал отец, раскрывая пожелтевшие, сплошь покрытые записями страницы. Я, признаться, чуть рот не разинул — неужели отец держал совершенно секретные сведения вот так, на бумаге, пусть даже и зашифрованными?

— Есть всякие шифры, сын, — угадал он мой невысказанный вопрос. — Иные ставят многоуровневую компьютерную защиту, да только зря — имперские специалисты взломают любые пароли. А есть шифры старые, временем проверенные... хе-хе... о которых забыли даже в Его Императорского Величества Криптографической Службе. Ты же знаешь, какой это фетиш у имперцов, как они безоглядно доверяют всякого рода машинерии... достаточно вспомнить твоё приключение с полиграфом. То же и тут...

— Что ты хочешь делать, пап?

— Я уже сказал — будем искать старых друзей. Далеко не все тогда приняли моё решение уйти из «непримиримых». Далеко не все сложили оружие. Но также далеко и не все пошли следом за Дарк и ей подобными. Я разделяю твои подозрения, Рус, что так называемые «легальные» интербригады находятся под плотным колпаком Гехайме Стаатсполицай, вернее, имперцы долго и свято в это верили. Тем не менее внутри остепенившегося вроде бы движения продолжали действовать самые оголтелые экстремисты, вроде той же самой Дарианны. Но были и такие, кто сперва воевал с нами рука об руку, а потом по разным причинам наши пути разошлись. Нам потребуются люди, много людей, не столько и не сколько бойцов, сколько информантов, тех, кто сможет сказать, что на самом деле творится там-то и там-то... Потому что меня на самом деле волнует ещё один момент из твоих рассказов, — вдруг сменил он тему. — Ваше приключение на Зете-пять. Когда колонна БМД попала в то подобие засады в лесу. Помнишь?

— Что за вопрос, отец, конечно, в мельчайших деталях...

— Ну и что это, по твоему, было?

Я пожал плечами.

— Думаю, ещё какой-то эксперимент Дарианны. Неудачный. Подобный тем, что она проделывала с лемурами, пытаясь поставить их под контроль.

Отец покачал головой.

— Нет. Ты ведь тогда что сделал? Списан на «необъяснимое», на «флуктуацию»... помню-помню, как ты мне всё это излагал. Но необъяснимого и сверхестественного не бывает, во всяком случае, на войне его быть не должно, а если таковое и случается, то случаться должно исключительно к нашей пользе. Так вот, я боюсь — этот эпизод, случай не имеет никакого отношения ни к Дарианне Дарк, ни к чему-то остальному. Это именно лемуры, их персональная особенность, и, признаться, я огорчён, что ты так беспечно отмахнулся от этого эпизода.

— Папа, да когда же мне было....

— Согласен, — вздохнул отец. — Хотя в разведке нет и не может быть такого понятия «когда ж мне было». Мы слабы. И потому, как учил Сун-Цзы, обязаны использовать любое нестандартное решение. Понимаешь меня?

Я кивнул.

— Ты хочешь узнать, что это был за феномен и, возможно, его использовать?

Отец всплеснул руками.

— Слава богу, наконец-то дошло. Какое же мы имеем право пройти мимо такой возможности? Целый взвод оказался небоеспособен и его могли перерезать без всякого труда!...

— Но моё-то отделение сознания не теряло... — возразил я.

— И это тоже требует изучения, — непререкаемо заявил отец.

— Папа, мне кажется, у нас есть более срочные дела...

— Верно. Но спину верблюду, как известно, ломает последняя соломинка. Я не могу и не хочу упускать никакого, даже самого малого шанса отыскать для нас эту соломинку. Вот ещё почему я буду звонить старым друзьям...

...Разумеется, «звонить» — это слово, оставшееся из глубокого прошлого. Отец рассылал сообщения. Некие каналы сношения с Империей всё равно оставались, несмотря на блокаду и так далее. Лайбы контрабандистов по-прежнему приходили за нашими ползунами и октопусами.

Кому и о чём писал отец — оставалось тайной даже для меня.

— Если нас-таки раскроют, не хочу, чтобы ты выдал этих людей даже невольно, допустим, не успев вовремя умереть, — заявил он мне. — Обычные психотропные препараты на тебя особо действовать не должны, но кто ж знает этих палачей из Гехайме, до чего они там додумались за эти годы?...

...Человек в чёрных очках — Конрад — согласился встретиться со мной сразу. Некогда «непримиримый», он «непримиримым» и остался. У него была собственная организация, небольшая, но мобильная и глубоко законспирированная. Помимо своих, так сказать, прямых обязанностей, эти люди не брезговали и сугубо мафиозными заработками — якобы для великой цели. Отец сообщие мне об этом с плохо скрытым отвращением, но:

— Но это, скорее всего, наши единственные союзники, Рус. Неприглядные, согласен, но уж какие есть. Они, пожалуй, замаскировались хитрее других — под обычный мафиозный клан, хотя я всё больше подозреваю, что сугубо бандитские способы добычи денег и отъёма чужого бизнеса мало-помалу вытесняют у них всю нашу борьбу. Тем не менее Конрад и его люди — единственные, кто ещё хоть что-то делает. Остальные залегли слишком глубоко. Я никого не смог отыскать.

— Значит, будем говорить с теми, кто есть, — решительно сказал я.

И мы говорили.

Конрад согласился встретиться. Для этого он, нарушая все писаные и неписаные законы конспирации, даже специально прибыл на Новый Крым — первым официальным рейсом новой «компании космического транзита» «Свобода». На захваченных имперских пассажирских каботажниках наспех закрасили Орла-с-Венком-и-Солнцем. Вместо него в жёлтом поле расправлял крылья чёрный журавль.

Федерация Тридцати, новорождённая «свободная демократическая республика», в которую объединились три десятка старых «независимых» и провозгласивших отделение от Империи вместе с Новым Крымом планет, спешила обзавестись всеми атрибутам государственности. На «независимых» имелись промышленные мощности, запасы ископаемых. Да, условия жизни суровы, кое-где, особенно на «рудничных» планетах сидеть приходилось под куполами жизнеобеспечения. Но вместе с Новым Крымом и — если удастся овладеть, к примеру, Сильванией — получалось вполне жизнеспособное образование...

И тут, должен признаться, я заколебался. Не о том ли мечтали? Если Федерация Тридцати окрепнет, даже Империя подумает трижды, прежде чем начать открытую интервенцию. Рынок достаточно ёмок, до нормализации отношений можем обойтись и без имперского экспорта, даже если они ухитрятся полностью перекрыть дорогу контрабандистам, во что я лично не верил.

И достаточно покончить с маньяками-властолюбцами в верхушке интербригад, выследить и уничтожить все их запасы биоморфов, чтобы наступило полное благорастворение на воздусях и во человецех благоволение.

Однако в то же время я не сомневался, что «матки» нас в покое не оставят. Война шла уже не по нашему плану и уж, конечно, не по плану госпожи Дарианы Дарк. Моё последнее виде?ние, там, в казематах Шестой Бастионной, для меня служило самым лучшим доказательством. Жаль только, что его нельзя предъявить другим.

Где-то в глубине космоса скапливалась потрясаяющая, всесокрушающся мощь Вторжения. Мы, люди, любим порой сочинять страшные сказки — о явлении Расы Разрушителей, которые, не вступая в переговоры и ничего не требуя, просто уничтожают всё на своём пути, давая таким образом нам право уничтожать их в ответ без каких-либо колебаний. Идеальный враг, который так необходим...

Но это только сказки. Чужие, с которыми мы вошли в контакт (или которые вошли в контакт с нами) — как раз не отличались никакой патологической манией стереть человечество с лица земли. Все Чужие Расы числились, само собой, в потенциальных противниках, сухопутные осьминоги-Дбигу, наши ближайшие соседи — среди наиболее вероятных. Другая активная раса невдалеке от нашего Восьмого Сектора, Слайм, тоже не брезговавшая внешней экспанцией и увлекавшаяся перестраиванием планетарных биосфер, тем не менее, на переговорах оказалась вполне гибкой, вменяемой и вполне даже впечатляемой продемонстрированной им мощью земного оружия. Всё-таки технологический путь развития цивилизации тоже имеет свои преимущества.

Теоретически Слайм как раз могли стоять за «матками» — детали доступной нашим ближайшим соседям биотехнологии само собой, известны не были; но антигравитация! Ничего подобного за ними не водилось, что называется, даже близко. Сверхсекретный проект? — возможно, и полностью сбрасывать этих ребят со счетов я бы не стал, хотя мой внутренний, «биоморфный» голос подсказывал, что это не так, что они тут не при чём.

Враг пришёл откуда-то из глубины. И почему-то оказалось так, что именно мы, человечество — на острие его удара. Не октопусы-Дбигу, не странноватые, похожие на большеглазых барсуков Слайм — а именно мы. Какой в этом смысл? Война не ведётся просто так. Она всегда преследует определённые и вполне понятные цели. Я не удивился бы вторжению наших ближайших соседей, почему привыкшее к изученной истории войн сознание и сопротивлялось тому, чтобы окончательно исключить из списка подозреваемых и октопусов, и барсуков; но неведомый враг, не вступающий в переговоры, использующий столь сложный путь, как подбрасывание своих невероятных технологических «подарков» интербригадам?... Меня назовут сумасшедшим и будут правы. Я не сомневался — у имперского Генерального Штаба нет никакой ясной стратегической линии. Рейхсвер реагировал хаотично, пытаясь парировать удары врага, но не предупредить их и уж тем более не перейти в контрнаступление. А «маток» не сдержит никакая оборона. Судьба 1-ой танковой армии на Иволге показала это яснее ясного.

— Так чего же ты конкретно хочешь от меня, Руслан? — человек в маске по-прежнему сидел напротив меня, смотрел спокойно, словно и не взволновал его нимало мой рассказ и все изложенные обстоятельства. — Моя организация никогда не прекращала борьбы за независимость пограничных планет. Если тебе нужны союзники, изложи мне чётко, чего ты собираешься добиться. Хотя бы на первом этапе операции.

— Мои желания зависят от многого, — осторожно начал я. — В частности,